ВСЕ В НАДЕЖНЫХ РУКАХ
В конце восьмидесятых радиоприемники принесли в дома русских людей внезапные странные слова, нежные до пронзительности ритмы. Эти слова были ни о чем конкретно, но о чем-то настолько важном... О чем-то за Перестройкой, за любым социальным строем, за человеческой идеологией и культурой... Услышав чуть вибрирующий, как дрожание свечи, голос, школьники откладывали учебники, домохозяйки опускали трудолюбивые руки, поэты комкали исписанные листы.
"Ты знаешь, небо
становится ближе, -
неторопливо, глубоко и без сомнений сообщал голос, -
с каждым днем".
Что-то потревожило человеческий сон...
Но потревожило его настолько бережно...
Эта нежная рука, коснувшаяся спящего сознания, передала колоссальную энергию. Захотелось видеть то иное, на что намекал голос. Воспринимать это "иное" - и иначе, чем через зрение. Быть ИНЫМ. Новое, неизвестное, лишенное всех знакомых характеристик, вызывало восхищение и притягивало...
Голос, подрагивающий, как свеча, передал импульс. Нечто начало становиться ближе... С каждым днем.
Без рекламы, без официальных концертов, без интервью в газетах и журналах имя автора музыки и текстов стало повсеместно известно. Почти сразу его полное звучание Борис Гребенщиков сократилось до краткого символа БГ.
...В конце следующих лет - девяностых один из журналистов задаст Борису Гребенщикову нелепый, казалось бы, вопрос: "А Вы себя слушаете?" "Я что, сумасшедший?" прямолинейно удивится БГ, но вопрос исчерпывающе характеризует ситуацию: молодое поколение русских интеллектуалов слушает им созданную группу - "Аквариум", иногда и только "Аквариум". Они искренне недоумевают: "Что может на русском языке слушать человек, написавший на этом языке лучшее?"
* * *
...Группа начинает формироваться еще в семидесятые, еще в старших классах школы - из друзей и одноклассников Бориса. Она совмещает много лиц: это и музыкальный ансамбль, и авангардный театр, и экспериментальное сообщество - островок новой цивилизации.
Первые концерты происходят на ступенях широкой лестницы Инженерного замка, обращенного к Неве. Гребенщиков поет своим друзьям, случайным прохожим, просто Ленинграду, высокому северному небу и каким-то невидимым существам, с которыми с самого начала ведет в своих текстах диалог.
Приходят выступления на квартирах, затем без разрешения и рекламы - в маленьких Домах Культуры. Очарованные звукооператоры записывают и копируют первые пленки, пленки начинают расползаться по стране. С каждой копии в каждом городе делаются следующие копии. В начале восьмидесятых еще далеко не у всех есть магнитофоны, но количество пленок Аквариума растет как лавина.
Людей поражает то, что они слышат:
"Сын человеческий, где ты?
Скажи мне еще один раз,
Скажи мне прямо: кто мы теперь?
Скажи мне истинно:
где мы сейчас?"
Эти слова несут необратимые перемены в сознании. Они "снимают рашпилем грим". Они передают бесстрашный взгляд на суть.
Эти слова приближают напрямую.
"Моя работа проста я смотрю на свет.
Ко мне приходит мотив я отбираю слова.
Но каждую ночь, когда восходит звезда,
Я чувствую плеск волн, которых здесь нет".
Это диалог с главным.
"Здравствуй, моя смерть, я рад, что мы говорим на одном языке".
Это безграничная радость:
"Я проснулся, смеясь,
я спустился вниз, я вернулся назад;
я проснулся, смеясь
над тем, какие мы здесь".
Мелодичная музыка завораживает.
"На нашем месте должна быть звезда, ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно".
* * *
Переломным для всей русской рок-музыки становится 1987 год, группа "Аквариум" выводит ее из подполья. На риск идет центральное телевидение предлагает всей стране музыкальную передачу с русскими лидерами еще запретной рок-стихии. Посвященные - единицы в провинции, десятки в крупных городах, сотни в Москве и Петербурге затаив дыхание следят за ответами Бориса Гребенщикова и других участников группы и ожидают реакции советского общества. И запуганное советское общество, которому пропаганда навязывала образ рок-музыканта как скандального аморального чудища, расслабилось: "Какие милые, глубокие, интеллигентные люди!" Рок-н-роллу в России официально разрешено существовать.
"Тронулся лед так часто бывает весной;
живущим на льдинах никто не сказал,
что может быть так..."
Весной этого же года выходит первая пластинка группы. В последующие годы она переиздается снова и снова, пока общий тираж не приблизится к двум миллионам экземпляров.
Летом "Аквариум" приезжает в Москву. Впервые концерт должен состояться на стадионе - в Центральном Парке Культуры и Отдыха. Музыканты, милиция, сама публика шокированы происходящим: желающие попасть на концерт представляют собой бесконечную очередь вокруг всей ограды парка. Автобус с музыкантами окружает толпа, сквозь которую он пробирается полчаса. Под огромной сценой беснуется десять тысяч человек, размахивает транспарантами и флагами, скандирует лозунги. За собственным шумом им не слышно музыки и слов, но в этой ситуации концерт уже не важен, Борис Гребенщиков может стоять на сцене молча. Люди празднуют нечто, что реализовалось, что нашло путь в их мир. Волнение распространяется и на атмосферу. Темнеет и начинается гроза. Людей промывает ливневым дождем, в черном небе сверкают молнии.
Вокруг "Аквариума" бушует буря.
Несколько лет подряд на концертах в огромных Домах Культуры и Дворцах Спорта публика сметает кордоны, выламывает входные двери и выбивает окна, а к окнам второго этаже приставляет лестницы. Выступления задерживаются, потому что музыканты не могут пробраться в здание сквозь толпу.
Первый видеоклип показывают по телевидению иногда по три раза в день.
Концерты и пластинки, фильмы и книги, гастроли по Волге, по Сибири, Прибалтике...
Журналисты отмечают: "В стране едва ли осталось пять человек любого пола и возраста, не знающих, кто такой Борис Гребенщиков".
Приходит фанатичная популярность и... глубокая тоска по истинному пониманию. БГ снова и снова пытается заговорить с журналистами и публикой оттуда, где он есть "с той стороны прозрачного стекла"... Но люди еще не умеют отразить в нужных словах бытие "по ту сторону", которое их настолько привлекает. В интуитивных попытках приблизиться к этому они снова и снова задают вопросы о внешнем, они стремятся по привычке поклоняться форме, они пытаются склеить идола... БГ взрывает и собственную легенду, и всю стремящуюся его интегрировать привычную реальность: "Вот они фанера и клей".
Он отказывается давать ответы журналистам на многие вопросы. Он пытается изолироваться от докучающего внимания. Его тяготит вербальное общение.
Но популярность растет. Стены всех семи этажей лестницы в доме на пути к его комнате покрываются надписями: "БГ бог".
* * *
Признание становится сверхмассовым, но остается все еще не коммерческим.
По-прежнему в квартире-коммуналке, населенной многими семьями, нет возможности играть на гитаре, и БГ играет над квартирой - на крыше семиэтажного старинного дома.
По-прежнему еще остаются материальные проблемы. Но какой-то частью себя БГ этого не замечает. Какой-то частью и значительной - его "здесь" нет. И никогда не было.
Над "реальными" сумрачными русскими городами разливается щемящая вибрация "города золотого", "с прозрачными воротами и ясною звездой".
Гребенщиков рассказывает, где он бывает, где он живет. Это комплексно иной мир.
Там "гранитные поля и шары из хрусталя". Там голубые и пурпурные снега. Там города-сады: "все травы да цветы". Синеглазые волки и серебряные единороги, кони из огня с уздой изо льда... "Лебединые дни" и "утра накануне чудес".
Там слышна "музыка серебряных спиц".
Там взлетают птицы из пепла. В надзвездной тишине плывет матрос с берегов Ориона. "Реет черный истребитель, весь в парче и жемчугах... на пилотах чадра, ты узнаешь их едва ли, но если честно сказать: те пилоты мы с тобой".
Это полноценная иная реальность, которая лишь для восприятия изнутри линеарного времени фрагментарна. Слова и ритмы вызывают стереоэффект иной мерности и иных возможностей времени, текущего вольно во всех направлениях, плавно вращающегося и растворяющегося. Гребенщиковские символы и мифические герои не несут в себе негативных или позитивных характеристик, они вне этого, они за дуализмом мышления, они на грани взаимного перетекания и растворения...
Таково его отношение и к тому состоянию сознания, которое приносит людям иллюзию ограничивающего материального мира. Для БГ это состояние ни на миг не является авторитетным, он свободен видеть вещи так, как ему нравится, как им этим вещам нравится. В своих песнях он позволяет экстатически встретиться разнообразным явлениям в наслаждении друг другом.
"С мерцающей звезды нисходит благодать... Закрытых глаз таинственное братство зовет нас в игры странные играть..."
Быть может, Гребенщиков и не воспринимает никакого человечества, лишь "таинственное братство", никакого "реального" мира, который люди имеют в виду как свое место обитания, - лишь "игры странные". Быть может, для него "этот мир" и не существует. Тем более, что он и не существует.