(новое в мире книг)

“Соединенные Штаты Америки становятся проблемой для всего мира” (c.9), - так начинает свою книгу “После империи” известный французский историк и антрополог Эмманюль Тодд. Книга вышла в Париже в сентябре 2002 года и привлекла внимание главным тезисом: “глобальная” американская держава вступила в фазу заката своего военного, экономического и идеологического могущества.

Сотрудник Национального Института демографии Эмманюэль Тодд (52 года) принадлежит к той части французской интеллектуальной элиты, которая поддерживает Жака Ширака. Э.Тодд – автор десяти книг. В первой из них “Окончательное падение” (La chute finale) он еще в 1976 году предсказал распад советской системы. Новая книга Э.Тодда “После империи” носит подзаголовок “Очерк распада американской системы”.

МИФ ГЛОБАЛЬНОГО ТЕРРОРИЗМА

Попытки США после событий 11 сентября 2001 года не только представить “Аль-Каиду” источником вселенского зла, но и превратить ее в постоянно действующую в мире силу, пишет Э.Тодд, создали ситуацию, при которой вездесущий “терроризм” заранее оправдывает любую американскую карательную операцию в любой точке земного шара. “Придание терроризму статуса универсальной силы институционализирует перманентное состояние войны в масштабе планеты” (с.11).

Есть “тайна американской внешней политики” (с.16), и, чтобы проникнуть в тайну, считает Э.Тодд, нужно освободиться от вводящего в заблуждение понятия сверхдержавы: разгадка тайны - не в силе, а в слабости Америки. “Парадоксально, но в то время, как весь мир озабочен всемогуществом США, американскую элиту преследует призрак маргинализации страны… Америка страшится изоляции, страшится остаться одна в мире, которому она больше не нужна… Этот страх… - не просто новый феномен американской действительности: это полная инверсия исторической роли Америки” (с.22-23).

Американская гегемония в некоммунистической части света в 1950-1990 годах, заявляет Э.Тодд, была положительным фактором, но эти четыре десятилетия привели к возникновению зависимости США от их собственной сферы влияния. Появившийся в начале 70-х годов дефицит торгового баланса США стал структурным элементом мировой экономики. “Крушение коммунизма драматически ускорило процесс образования зависимости. В 1990-2000 годах дефицит торгового баланса США увеличился со 100 до 450 миллиардов долларов. Таков ежегодный объем капитала, в притоке которого из-за рубежа нуждаются США, чтобы оплачивать свои внешние обязательства… В тот момент, когда весь мир начинает догадываться, что он может обойтись без Америки, Америка обнаруживает, что она не может больше обойтись без остального мира” (с.25). Этот фактор резко возросшей экономической зависимости США от внешней международной среды, наряду с превращение бывших коммунистических стран в демократические, объясняет и непонятное зачастую поведение США, и хаос в международных делах. “Как управлять сверхдержавой, которая, будучи экономически зависимой, является политически бесполезной?” (с.26).

Главной стратегической целью США, подчеркивает Э.Тодд, стало “установление политического контроля над мировыми ресурсами” (с.31), а декорацией к этому служит “театрализованный милитаризм” (с.32), призванный, в частности, помешать Европе, России, Японии, а в перспективе и Китаю выработать сознание их реального положения. “Эта стратегия делает, конечно, Америку новым и неожиданным препятствием к установлению мира на Земле, но угрозы не представляет: список избираемых Вашингтоном целей – объективный показатель реальной силы Америки, способной сегодня самое большое на то, чтобы бросить вызов Ираку, Ирану, Северной Корее или Кубе. Нет никакой причины приходить в смятение в связи с возникновением американской империи, так как она, десятилетие спустя после распада советской империи, сама находится в состоянии распада” (с.32-33).

Распространившийся по всему миру эффект событий 11 сентября – лишь кульминационный пункт тех информационных процессов, активизация которых на протяжении последних 10-15 лет позволила медиа-империям создать образ планеты, раздираемой ненавистью, насилием, убийствами, резней, одним словом, вступившей в фазу исторического регресса. Отвергая искусственно создаваемый образ вселенского хаоса, Э.Тодд пишет о том, что “тезис об угрозе глобального терроризма, позволяющий Америке предстать лидером всемирного крестового похода”, осуществлять вмешательство в Йемене и на Филиппинах, закладывать военные базы в Узбекистане и в Афганистане, посылать своих военных в Грузию до самой границы с Чечней, не находит подтверждения. “Образ глобального терроризма нужен одной Америке, если, конечно, ей нужно, чтобы состояние перманентной войны охватило весь Старый Свет” (с.58).

ВЕЛИКАЯ ОПАСНОСТЬ ДЕМОКРАТИИ

Э.Тодд – сторонник гипотезы Ф.Фкуямы, согласной которой мир будет объединен либеральной демократией, а война между демократиями невозможна. В то же время он дополняет точку зрения Ф.Фукуямы своей концепцией множественности антропологических типов и общественных структур, сохраняющихся в условиях всеобщей грамотности, стационарного демографического режима и гипотетически универсальной либеральной демократии (еще в 1983 году эта концепция была разработана в его книге “Третья планета. Семейные структуры и идеологические системы”).

Конечно, замечает Э.Тодд, мы не можем сказать, является ли процесс универсализации демократии и всеобщего мира исторически необратимым, но мы с уверенностью можем утверждать: “такой мир представлял бы собой угрозу для Америки; будучи экономически зависимой, она испытывает потребность в управляемом хаосе, оправдывающем ее военно-политическое присутствие в Старом Свете” (с.72). Развивая это умозаключение, Э.Тодд переходит от Соединенных Штатов к России: “Априори ничто не мешает, - пишет он, - представить себе либеральную и демократическую Россию, которая в свой черед становится защитником планеты против Америки, пытающейся утвердиться в глобальной имперской роли” (с.73).

ИМПЕРСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Начало американской системы имперского господства было положено в 1945 году, и важнейшими завоеваниями этой системы стали “немецкий и японский протектораты” (с.77).

Еще со времен Древнего Рима известно, что создание мировой экономики не может быть результатом стихийного развития, для этого нужны военно-политические усилия. Либеральная экономическая схоластика выстроила идеальную модель симметричного мира свободной торговли, в котором народы и государства торгуют своими продуктами на основе эквивалентного обмена. Эта теория жестко культивируется в 80% американских университетов и является, наряду с современной музыкой и кинематографом, “одним из главных продуктов культурного экспорта США” (с.79). Однако эта теория не в состоянии объяснить, почему процессы глобализации развиваются по принципу асимметрии: “чтобы Америка могла потреблять, остальной мир должен все больше и больше производить” (с.79).

Э.Тодд приводит цифры. В 2001 году торговый дефицит США составлял: $83 миллиарда с Китаем, $68 миллиардов с Японией, $60 миллиардов с Европейским Союзом (в том числе $29 миллиардов с Германией, $13 миллиардов с Италией и $10 миллиардов с Францией), $30 миллиардов с Мексикой. “Даже Израиль, Россия и Украина имели в торговле с Соединенными Штатами положительное сальдо соответственно в $4,5, 3,5 и 0,5 миллиарда” (с.80). Причем этот дефицит в торговле США с остальным миром существует, в основном, не за счет импорта сырья (что было бы нормально для экономически развитой страны). В 2001 году импорт нефти - “этого наваждения американской стратегии” (с.80) - составил $80 миллиардов, а $366 миллиардов в структуре дефицита образовались, в основном, за счет ввоза в Америку изделий обрабатывающей промышленности. Другая поразительная цифра: в настоящее время 10% потребления средств производства в промышленности США не может быть покрыто экспортом американских продуктов (в 1995 году дефицит США в торговле промышленными товарами составлял только 5%).

Показательна скорость, с какой происходило падение сравнительного экономического могущества США: накануне кризиса 1929 года США производили 44,5% мирового промышленного ВВП, Германия, Великобритания, Франция и Италия вместе взятые – 31,1%, Япония – 2,4%. Семьдесят лет спустя валовой промышленный продукт США был меньше, чем у Европейского Союза, и едва превосходил аналогичный показатель Японии (см.с.81).

Что это за экономика, спрашивает Э.Тодд, в которой объем услуг на финансовых рынках, в страховом деле и торговле недвижимостью растет вдвое быстрее, чем промышленное производство? В 2000 году “стоимость” указанных услуг в США составила 123% от стоимости промышленной продукции (Э.Тодд берет слово “стоимость” в кавычки, так как данные услуги в большинстве своем не являются товаром на международных рынках, – за исключением тех, которые обеспечивают снабжение американской экономики деньгами для покрытия импорта).

Либеральная экономическая теория, пишет Э.Тодд, не может объяснить уменьшение удельного веса промышленного производства в США и превращение этой страны в “специализированную территорию потребления, зависимую от ее снабжения внешним миром” (с.84). Объяснение возможно в том случае, если рассматривать американскую систему как систему имперского типа.

Сосредоточившись в свое время на борьбе с коммунизмом и уверовав в неизменный характер своего экономического превосходства, США сделали абсолютным приоритетом политическую интеграцию военной сферы их влияния, открыли американский рынок европейским и особенно японским товарам, а затем обнаружили, что принесли в жертву многие сектора американской промышленности. Крах коммунизма позволил войти в эту “систему асимметричного обмена” новым крупным странам и их объединениям (в первую очередь Китаю, имеющему самый большой положительный баланс в торговле с Америкой). “Американское сверхпотребление является в настоящее время ключевым элементом структуры мировой экономики…. Америка значима теперь для остального мира не своим производством, а своим потреблением – в условиях хронической недостаточности мирового спроса под влиянием свободы торговли” (с.85).

Либерализация мировой торговли, пишет Э.Тодд, естественно, влечет за собой увеличение неравенства между группами населения и странами в масштабе мира в результате прекращения роста массы заработной платы при взрывном увеличении объемов прибыли. Но если рост неравенства в мире под влиянием свободной торговли экономисты из американского университетского истэблишмента еще в определенной мере признают, то такой эффект глобализации, как стагнация спроса, для них табу (хотя именно эта тенденция, отмечает Э.Тодд, ведет к регулярному снижению темпов роста мировой экономики).

“Именно стагнация спроса в масштабах мира позволяет Соединенным Штатам оправдывать свою роль регулятора и одновременно хищника “глобализированной” экономики, берущего на себя функции планетарного кейнсианского государства” (с.85). В теории Кейнса одна из функций государства – потреблять для поддержания спроса. В заключительной части “Общей теории” Кейнса содержится похвальное слово строителям пирамид - египетским фараонам, которые, расточая государственные средства, регулировали тем самым экономическую активность страны. “Америка хочет быть нашей пирамидой, возводимой трудом всего мира. Образ Америки как всемирного кейнсианского государства является абсолютно точным соответствием политической глобализации. В рамках этой модели торговый дефицит США нужно квалифицировать как взимание имперской дани” (с.88).

Однако “имперский” ресурс Америки имеет два ограничителя: “Во-первых, США не обладают достаточным потенциалом военно-экономического принуждения, чтобы поддерживать нынешний уровень эксплуатации планеты, во-вторых, универсализм американской идеологии сходит на нет” (с.96).

НЕДОЛГОВЕЧНАЯ ДАНЬ

Американская военная машина непропорциональна велика для того, чтобы обеспечивать безопасность национальной территории, но она непропорционально мала для того, чтобы контролировать империю и в течение длительного времени осуществлять гегемонию в столь далекой от Нового Света Евразии.

Э.Тодд приводит данные об американском военном присутствии в мире. В 1998 году два крупнейшие воинские контингента США за рубежом базировались в Германии (60 053 человека) и Японии (41 257 человек). Кроме того в Южной Корее находились 35 663 американских военнослужащих, в Италии – 11 667, в Великобритании – 11 379, в Испании – 3 575, в Турции – 2 864, в Бельгии – 1 679, в Португалии – 1 066, в Нидерландах – 703, В Греции – 498. Это распределение американских вооруженных сил и военных баз за границей дает объективное представление о масштабах “империи”. При этом на территории Германии и Японии - “европейского и дальневосточного протекторатов, без которых не было бы мирового могущества США” (с.101), - находятся 85% американского воинского персонала за границей.

Двумя новыми полюсами американского военного присутствия в мире являлись в 1998 году Юго-Восточная Европа (13 774 военнослужащих в Венгрии, Хорватии, Боснии и Македонии) и Ближний Восток (9 956 человек в Египте, Саудовской Аравии, Кувейте и на Бахрейне). Турецкий полюс американского военного присутствия играет многофункциональную роль: он повернут одновременно в сторону России и в сторону Ближнего Востока. К этому надо добавить появление в 1999 году американского воинского контингента в Югославии (Косово), а в 2001 году – в Афганистане (12 000 человек), Узбекистане (1 500 человек) и на Филиппинах (600 человек) (см.с.100-101). Всего в 2001 году воинскую службу в 30 странах мира на пяти континентах несли 274 тысячи солдат американской “империи”.

В 90-е годы, пишет Э.Тодд, стратегия США не была чем-то единым, она прошла две принципиально различные фазы. В 1990-1995 годах наблюдалось некоторое сокращение военного присутствия за границей, существовал интерес к дискуссиям о протекционизме и национальной модели экономического развития, предполагающей равновесие внешнеторгового баланса. Затем тенденция обратилась вспять, и происходило это поэтапно: в 1997-1999 годах – взрывной рост торгового дефицита, в 1999–2001 годах (между вторжением в Югославию и интервенцией в Афганистане) - “начало ремилитаризации Америки” (с.103).

Итак, Америка ввозит и потребляет. Чтобы оплатить свой импорт, она взимает денежную дань со всего мира и делает это достаточно оригинальным способом. Обычно ссылаются на подавляющую роль американского экспорта оружия ($32 миллиарда в 1997 году, 52% мирового экспорта вооружений и военной техники). Пропорция, отмечает Э.Тодд, выглядит действительно феноменальной, но только в военном плане, а не в плане экономики: 32 миллиарда долларов военного экспорта в сравнении с 446 миллиардами торгового дефицита определяющей роли не играют.

Важным элементом собираемой американцами дани является контроль над некоторыми зонами нефтедобычи. “Господствующая позиция американских нефтяных корпораций в экономике и политике делает возможным извлечение планетарной ренты, но размеры этой ренты сегодня уже недостаточны, чтобы финансировать товарный импорт США” (с.106). Большая часть дани, собираемой Америкой во всем мире, добывается не средствами военно-политического принуждения, а, так сказать, вполне либерально. Для оплаты закупаемых за границей товаров американцы приобретают на свободном рынке иностранную валюту в обмен на доллары – эту, как выражается Э.Тодд, “магическую валюту”, стоимость которой не падает даже при ухудшении торгового баланса США. “Магические свойства доллара таковы, что, по мнению некоторых экономистов, мировое экономическое значение США состоит сегодня в том, чтобы производить не товары, как все другие страны, а деньги” (с.106).

Несмотря на невиданный дефицит внешней торговли, низкий банковский процент и более высокий уровень инфляции в США по сравнению с Европой и Японией, доллар, вопреки экономической теории, долгое время оставался сильным. В Америку стекались деньги всего мира. Предприятия, банки, институциональные инвесторы, частные лица со всех концов света покупали доллары, поддерживая паритет американской валюты. Затем эти доллары в виде прямых либо портфельных инвестиций направлялись в США. Если несколько упростить, можно сказать, что год за годом приток финансового капитала из-за границы в США обеспечивал закупку американцами потребительских товаров за границей. При такой схеме для покрытия дефицита Соединенным Штатам требуется сегодня более 1 миллиарда долларов внешних финансовых влияний ежедневно. Нетрудно заметить уязвимость этого механизма: если Америка продолжает потреблять в таких же размерах, а приток финансов извне прекращается, крушение доллара неизбежно. США оказываются сверхдержавой, которая живет одним днем.

Э.Тодд предлагает сопоставить два процесса: постоянный рост ввоза в США потребительских товаров и рост биржевой капитализации в Америке в 1990-1998 годах на 340% (с 3,059 триллиона долларов до 13,451 триллиона). Если первый процесс свидетельствует о низкой производительности американской экономики в ее реальном, физическом измерении, то “биржевая капитализация создает фиктивную денежную массу, и можно сказать, что стекающаяся в США со всего мира прибыль обращается в мираж” (с.117). С каждым очередным банкротством американских корпораций (“Энрон”, “Андерсен” и т.д.) испаряются активы европейских или японских банков. “Мы еще не знаем, как и в каком темпе будут обобраны в Америке европейские, японские и другие инвесторы, но обобрать их не преминут” (с.118).

Власть Америки над миром, подчеркивает Э.Тодд, держится с согласия правящих классов периферии. “Наша добровольная кабала, - пишет он, - может продолжаться только в том случае, если США будут обращаться с нами как с равными… Это принцип всякой имперской динамики. Своим словом и своим экономическим поведением “они” должны убедить нас, что “все мы американцы”. Но на самом деле мы не только не становимся американцами, с нами все больше обращаются как с подданными второго сорта” (с.119).

ОТКАТ УНИВЕРСАЛИЗМА

США – иммиграционное общество, это, как выражается Э.Тодд, “национально-государственный продукт радикального универсализма” (с.124), однако универсалистские традиции США слабеют и попираются. Внутри страны налицо провал интеграции афро-американцев и латино-американцев, во внешнем плане – “включение Израиля в американскую ментальную систему” (с.133). Э.Тодд имеет в виду, что “верность Америки Израилю” (с.134), будучи загадкой для специалистов в области стратегического анализа, свидетельствует о закате американского универсализма.

Что касается теории “еврейского лобби”, Э.Тодд относится к ней скептически. Евреи составляют только 2,2% населения США (6,5 миллиона человек), их электоральный вес не надо преувеличивать. К тому же Америка “не лишена антисемитских традиций” (с.136). В действительности дело в том, пишет Э.Тодд, что “американские антисемиты теперь – не анти-израильтяне, и здесь мы приближаемся к сердцевине тайны” (с.136).

Те общественно-политические группировки в США, которые рассматриваются лидерами американской еврейской общины как антисемитские (Э.Тодд называет их “христианами-фундаменталистами”), ориентируются на правое крыло республиканской партии и поддерживают Буша; именно этот сегмент американского общественного мнения в наибольшей степени обнаруживает “страсть к государству Израиль как позитивную компенсацию собственной ненависти к исламу и арабам” (с.136). А если учесть, что три четверти американских евреев придерживаются лево-центристской ориентации, голосуют за демократическую партию и боятся “христиан-фундаменталистов”, то главный парадокс ситуации формулируется так: “между американскими евреями и американским электоратом, наиболее поддерживающим Израиль, сложились имманентно антагонистические отношения” (с.136). “Христианско-фундаменталистскую” позицию Э.Тодд характеризует как “библейский дифференциализм”, идущий от пуритан ХVII века – иммигрантов в Америку, открывавших для себя на этом континенте новую Землю Обетованную.

Такая “верность Израилю” среди значительной части американцев является, в глазах Э.Тода, характерным “выбором в пользу неравенства” (с.137) и отказом от универсалистской идеологии с ее принципом равенства всех народов. “С точки зрения глобального стратегического анализа, - считает Э.Тодд, - самым важным является правильное понимание глубокой внутренней логики международного поведения Америки: неспособность США видеть в арабах человеческие существа является частью крушения универсалистских принципов в самом американском обществе” (с.139-140).

ПРОТИВОСТОЯТЬ СИЛЬНОМУ ИЛИ АТАКОВАТЬ СЛАБОГО?

Утверждение США в качестве мирового гегемона может носить только военно-политический характер. Чтобы “навязать себя в качестве планетарного государства”, американская держава должна “получить всемирную монополию на насилие” (с.145). Но Америка не располагает необходимыми для этого ресурсами. Чтобы понять, как проявляет себя это противоречие, нужно иметь в виду, что “имперский выбор” США, во-первых, является недавним (Э.Тодд относит его к 1995-1996 годам), во-вторых, он предстает как “продукт обстоятельств” - последовавшего за распадом СССР стремительного ослабления России, что уже само по себе вынуждало Вашингтон к поискам нового глобального равновесия. “К 1996 году бывший стратегический противник Америки подошел к тому рубежу, за которым он должен был просто исчезнуть. Именно тогда США и сделали свой имперский выбор” (с.149). Они лишь слегка подтолкнули весы: “несколько произведенных Соединенными Штатами стимуляций и провокаций у границ России в двух ее “мягких подбрюшьях”, на Кавказе и в Средней Азии, - и партия в шахматы была выиграна” (с.150). Книга З.Бжезинского “Великая шахматная доска” как наиболее последовательный план установления асимметричного господства США над Евразией вышла уже после этого – в 1997 году.

Проект З.Бжезинского, пишет Э.Тодд, ясен и логичен там, где он говорит, что нужно “покончить с Россией ради ее собственного блага, а для этого силами Запада аннексировать Украину и использовать Узбекистан в целях выведения Средней Азии за пределы российского влияния” (с.152). Э.Тодд дает высокую оценку “геополитической культуре” З.Бжезинского: во-первых, ясное понимание того, что “единственную угрозу американской империи… представляет Россия, которую поэтому следует изолировать и расчленить” (с.152); во-вторых, четко проведенная мысль о зависимости контроля США над Евразией от согласия на это со стороны двух американских протекторатов – Европы и Японии: пока те удовлетворены лидерством США, американская империя неуязвима. Отсюда (Э.Тодд излагает логику З.Бжезинского) следует важный вывод: “Америка, эта единственная сверхдержава, должна искать взаимопонимание со всеми державами второго плана, чтобы окончательно устранить единственную непосредственную военную угрозу своей гегемонии – Россию” (с.153).

Однако этот очень логично выстроенный геополитический проект входит в противоречие с нелогичной линией внешнеполитического поведения США. Конечно, расширение НАТО на восток, авансы Украине, использование войны против талибов и “Аль-Каиды” для ввода американских войск в Афганистан, Узбекистан и Грузию – все это естественные шаги по реализации плана “Великой шахматной доски”. Но это лишь малая часть необходимых усилий, а все последующее в действиях американской дипломатии (унижение европейских союзников, третирование Японии, провокации в отношении КНР, расширение конфликта с миром ислама, причисление Ирана к “оси зла”) выглядит так, “словно Америка пытается учредить евро-азиатскую коалицию из стран, хотя и очень разных, но доведенных до крайности хаотичностью американской политики” (с.154).

Э.Тодд считает, что эта неловкость, нелогичность в поведении американской дипломатии, как и сам имперский выбор, закономерно обусловлены. Они диктуется краткосрочными нуждами и является вынужденной сдачей на волю событий. “Ограниченность экономических, военных и идеологических ресурсов США не оставляет им другого пути к утверждению свою всемирной роли, как установление господства над малыми странами… Реальная Америка слишком слаба, чтобы серьезно бросать вызов кому-то кроме военных карликов… Недостаточность ресурсов США толкает их к истеричной театрализации второстепенных конфликтов” (с.155). Эти конфликты, представляющие, по мнению Э.Тодда, нулевой военный риск для США, позволяют им “присутствовать” на всех континентах. Поддерживая разными средствами иллюзию “опасной планеты”, США доказывают свою необходимость миру тем, что демонстрируют способность раздавить одного за другим всех незначительных противников. Э.Тодд называет этот внешнеполитический стиль “театрализованным микромилитаризмом” (с.157).

Нефтяной фактор в американской стратегии США, учитывая общую зависимость США от товарного импорта, имеет, по мнению Э.Тодда, скорее символическое значение. “Америка, залитая нефтью, но лишенная снабжения импортными товарами, испытает такой же потребительский шок, как и Америка, отрезанная от нефти… На самом деле Америка уязвима для любого типа блокады” (с.163). Зацикленность американских стратегов на ближневосточном регионе и на арабской нефти объясняется иначе.

В смысле снабжения Соединенных Штатов нефтью арабский мир отнюдь не держит их за горло. Основная часть нефтяного импорта поступает в США с Американского континента – из Венесуэлы, Мексики и Канады. Действительно зависят от нефти Ближнего Востока Европа и Япония. Это их производительные ресурсы хотят контролировать США, когда стремятся к контролю над ближневосточной нефтью. В этом регионе США “потеряли” Иран, Ирак, сейчас их преследует страх, что они “теряют” Саудовскую Аравию. Цена утраты, произойди она на самом деле, высока: никакая авианосная армада на таком расстоянии от американской территории не в состоянии обеспечивать военное преобладание США в ближневосточном регионе без поддержки государств региона, и военные базы на Аравийском полуострове или в турецкой Малой Азии, с военно-технической точки зрения, значат больше, чем американские авианосцы.

“Поражение во Вьетнаме было хорошо усвоено американским военным истэблиментом, которому известна слабость собственных войск на сухопутных театрах и который не устает напоминать, что… единственный тип войны, возможный для США, - это война против противника слабого и лишенного противовоздушной зенитно-ракетной обороны” (с.166). И, соответственно, этот театрализованный микромилитаризм ускоряет сближение между крупными стратегическими игроками в Евразии. “Скрытый за мечтой Бжезинского кошмар начинает воплощаться: Евразия ищет способ обрести равновесие без Америки и помимо нее” (с.168).

В последних главах книги Э.Тодд рассматривает эту тенденцию в двух главных, с его точки зрения, аспектах: “возвращение России” и “эмансипация Европы”.

ВОЗВРАЩЕНИЕ РОССИИ

“Сказать, что Россия не существует, означало бы отрицать реальность (без активной помощи России американская армия, например, никогда бы не вступила на землю Афганистана). Но театрализованный микромилитаризм, - подчеркивает Э.Тодд, - нуждается именно в таком отрицании; нужно симулировать империю, причем делать это весьма энергично потому, что Америка находится в тактической зависимости от России.

Стратегия США в русском вопросе преследует две цели... Первая цель: дезинтеграция России, которую можно ускорить поддержкой движений за независимость на Кавказе и американским военным присутствием в Средней Азии. Предполагается, что такая демонстрация силы усилит центробежные тенденции в этнически русских регионах Российской Федерации… Вторая цель: поддерживая определенный уровень напряженности в отношениях США – Россия, не допустить сближения Европы с Россией, то есть воссоединения западной части Евразии” (с.169-170).

Э.Тодд полагает, что В.Путин немедленно воспользовался второй из двух установок американской стратегии. Выступая 25 сентября 2001 года в германском бундестаге, российский президент предложил Западу окончательно положить конец холодной войне. Но позволительно спросить: какому Западу? На свой риторический вопрос автор книги “После империи” отвечает так: “Оказать американцам краткосрочную помощь в их микровоенных и рассчитанных на СМИ операциях в Афганистане – этой стране стратегических фантазмов – означает для русских коснуться лишь видимости происходящего. Главное – это сблизиться с Европой – первой промышленной державой планеты” (с.170).

Э.Тодд утверждает, что сейчас Россия неявным образом предлагает Европе себя в качестве противовеса американскому влиянию в военном плане и гаранта безопасности западноевропейского региона в плане поставок энергетического сырья. “Соблазнительная сделка” (с.170), - комментирует он. При всей интеллектуальной силе конструкции З.Бжезинского в предложенной им метафоре “великой шахматной доски”, замечает Э.Тодд, есть, если использовать термины фрейдизма, нечто от непроизведенного акта, от предчувствия провала: “не надо бы играть с русскими в шахматы – у них это национальный вид спорта” (с.171). Например, отказ от предложения размена или взятия фигуры – азбука шахматной игры, и именно так выглядит отказ Москвы “глупо реагировать на не имеющие реального стратегического значения провокации в Грузии или Узбекистане” (с.171). Возможно, говорит Э.Тодд, когда-нибудь в учебниках дипломатии будет рассказано о “защите Путина”, избираемой для решения задачи, которую французский автор предлагает формулировать следующим образом: как в условиях падения мощности государства произвести смену союзов и союзников?

Однако Э.Тодд тут же сам себя поправляет: значение расчетов и решений, принимаемых верхами, говорит он, преувеличивать не следует. Мировое равновесие в основе своей зависит не от действий Буша II или интеллекта Путина как политика. “Самое главное – такой тяжеловесный фактор, как динамика либо отсутствие динамики российского общества” (с.171).

После десятилетия хаоса, последовавшего за распадом СССР “Россия – бедная страна с чрезвычайно высоким уровнем насилия” (с.171). Количество новорожденных на одну женщину в России – самое низкое в Европе (1,2 человека, ниже только на Украине - 1,1), зато по числу убийств на 100 тыс. жителей (22,9) Россия занимает одно из первых мест в мире. “Главная проблема Россия – не создание имиджа за границей, а возвращение ею ее собственного стратегического пространства, которое, строго говоря, трудно определить однозначно как внутреннее или внешнее… Новый старт экономики мог бы мало-помалу вернуть жизнь в это пространство и воссоздать, так сказать, былую сферу российского влияния, но без отношений господства в обычном смысле этого слова” (с.181-182). Э.Тодд особо выделяет значимость для России “украинского вопроса”. “Возможно, - говорит он, - в своем споре с Бжезинским Хантингтон прав, когда пишет, что Украина призвана вернуться в орбиту России” (с.187). Все-таки Украина – это “российская периферия”, и, отрезанная от своего центра, она обречена на прозябание, “какой бы ни была при этом агитация и риторика Международного Валютного Фонда” (с.187).

ЭМАНСИПАЦИЯ ЕВРОПЫ

В первое время после событий 11 сентября в отношении европейцев к Америке возобладало чувство солидарности. Однако “война США против терроризма, жестокая и неэффективная по своим методам, неясная по своим целям, в конце концов, вскрыла серьезный антагонизм в отношениях между Европой и США” (с.195). К ярости американцев европейцы договорились между собой насчет самостоятельного производства военно-транспортного “Аэробуса”, конкурирующего с “Боингом”, запустили проект “Галилео”, чтобы положить конец монополии США на глобальную систему спутниковой навигации, готовы в случае необходимости к “стальной войне” с Америкой. Однако окончательный выбор между интеграцией с американской империей (что означало бы конец национального государства в Европе) и независимостью европейцы еще не сделали.

С.Хантингтон, по убеждению Э.Тодда, допускает крупную ошибку, когда, подобно многим, говорит о “Западе” как едином целом. “Мир культурных различий между Европой и США почти бесконечен” (с.203), по сути дела это конфликт цивилизаций. Выделяя наиболее глубокое различие европейского и американского мировоззрений, Э.Тодд пишет, что европейское общество возникало из многовековой крестьянской традиции и крестьянской культуры, тогда как американское общество – относительно недавний результат колониального эксперимента. Свойственное европейцам хорошее понимание необходимости экологического равновесия и борьбы против истощения почв или, например, политики равновесия торгового баланса – продукт долгой крестьянской истории. Американцы же, освобожденные переселением на другой континент от собственного прошлого, открыли землю, ресурсы которой казались им неисчерпаемыми. “В Америке экономика перестала быть дисциплиной, изучающей оптимальное распределение ограниченных ресурсов, чтобы стать религией динамизма, равнодушной к понятию равновесия… Развитие Америки всегда было истощением ее земель, расхищением ее нефти, поисками рабочей силы за пределами собственной страны” (с.204).

При всей важности процессов глобализации, пишет Э.Тодд, статистика показывает, что развитие современной мировой торговли происходит, главным образом между географически близкими странами и регионами. Результатом является “экономическая интеграция континентального уровня” (с.209). Европа, Южная Америка, Дальний Восток все больше конституируются как “отделенные от Северной Америки региональные блоки” (с.209).

Как военная держава, США, безусловно, присутствуют в Евразии, но с точки зрения экономики их присутствие становится все более маргинальным и незначительным. Простой пример: у Великобритании, этого привилегированного союзника США, объем торговли с Европой зоны евро (12 стран) в 3,5 раза больше, чем с Америкой, у Турции он больше в 4,5 раза (см. с.211). “Что произойдет, - спрашивает Э.Тодд, - если Европа как доминирующая в Турции внешняя экономическая сила начнет оказывать на эту страну давление, добиваясь, чтобы та не разрешила Соединенным Штатам использовать базу Инжирлик в агрессии против Ирака? Сегодня? Завтра? Послезавтра? Экономическая ориентация Турции на Европу, в конечном счете, приведет к драматическому падению военного потенциала США на Ближнем Востоке” (с.213).

Отношения с Россией и арабским миром, подчеркивает Э.Тодд, - это два главные направлениями, на которых “стратегические приоритеты Европы находятся в радикальном противоречии со стратегическим выбором США” (с.213-214). Европе нужен прочный мир с ее русскими и арабскими соседями. США заинтересованы в поддержании на Ближнем Востоке состояния перманентного “управляемого хаоса”, и не нужно питать в этом отношении никаких иллюзий: “тут налицо все элементы среднесрочного антагонизма, разделяющего Европу и США” (с.214).

КОНЕЦ ШАХМАТНОЙ ПАРТИИ

“В мире существует только одна угроза нарушения глобального равновесия, и эта угроза – Америка… Никакая стратегия, даже самая изобретательная, не поможет Америке трансформировать полу-империю в империю де-факто и де-юре: для этого США слишком слабы в экономическом, военном и политическом плане” (с.221). Для достижения “стабильной планетарной гегемонии” Соединенным Штатам нужно было в свое время решить две задачи: 1)сохранить господство над европейским и японским протекторатами, когда те превращались в полюса реальной экономической силы и центры реальной экономики, определяемой, как известно, производством, а не потреблением; 2)“окончательно сокрушить стратегическую мощь России: добиться полной дезинтеграции бывшей советской сферы влияния и уничтожить равновесие страха в ядерной области, чтобы только Соединенные Штаты могли произвести ядерное нападение без риска навлечь на себя ответный удар” (с.222). Однако ни та, ни другая задача своевременно решены не были. Больше того: США поставили себя перед риском сближения России, Европы и Японии.

“Европа постепенно сознает…, что Россия вносит вклад в ее безопасность. Кто возьмется с абсолютной уверенностью утверждать, что в отсутствии русского стратегического противовеса США позволили бы европейцам создать свою собственную валюту – это страшную в перспективе угрозу для схемы финансовой накачки Америки, - а также запустить европейский проект “Галилео”, разрушающий монополию США на средства глобальной космической навигации?” (с.223-224).

Стремление США установить контроль над нефтяными ресурсами Персидского залива и Каспийского моря рационально только по видимости. “Когда стратегический игрок ставит цель, для достижения которой у него нет средств, негативные для него последствия такого поведения неизбежны. Каждый шаг Америки на пути к глобальному контролю создает для нее новые проблемы” (с.225).

Спрашивается, что остается делать в этих условиях? Прежде всего, говорит Э.Тодд, - научиться видеть мир таким, каков он есть, избавиться от идеологической иллюзии, разжать мертвую хватку СМИ, поддерживающих состояние “перманентной ложной тревоги” (выражение Ф.Ницше). Видеть реальное соотношение сил – это уже много. “Америка – никакая не гипердержава. В настоящий момент она может терроризировать только слабых. Что касается действительно глобальных столкновений, она является заложницей согласия между европейцами, русскими и японцами… Именно Америке, если она станет для других чрезмерно беспокоящим фактором, нужно бояться эмбарго” (с.228).

Как полагает Э.Тодд, существование евро рано или поздно приведет к общей бюджетной политике Европы, что возымеет “планетарные макроэкономические последствия и сломает монополию США как регулятора мировой конъюнктуры” (с.229). Для Америки это означает, что ей придется жить по-другому, - как другие национальные государства. “Мир нуждается не в том, чтобы Америка исчезла, а в том, чтобы она вернулась к самой себе, чтобы вновь стала демократической, либеральной, производящей страной” (с.230).

Реальные силы современного мира, подчеркивает в заключение Э.Тодд, - это те силы, которые возникают благодаря росту народонаселения, росту образования, росту экономики. “Погружаться в мираж военного состязания с Соединенными Штатами – бессмысленно. Участвовать на их стороне в интервенции против Ирака – значит исполнять роль второго плана в кровавом водевиле… США завершили ХХ век победителями потому, что в течение длительного времени отказывались вмешиваться в военные конфликты Старого Света. Последуем же примеру этой первой Америки – той, которая преуспела. Осмелимся обрести силу в отказе от милитализма и сосредоточенности на внутренних социально-экономических проблемах наших обществ. Пусть Америка, если хочет, растрачивает оставшуюся энергию в своей “борьбе против терроризма”, которая есть не что иное, как эрзац борьбы за несуществующую больше мировую гегемонию. Если Америка станет упорствовать в желании доказать свое всемогущество, она лишь обнаружит перед миром свое бессилие” (с.232-233).

Обзор подготовил В.И.МАКСИМЕНКО.